Я начала сжиматься по мере того, как голоса становились громче, злее, и мое тело умоляло меня выпустить все это, просто выпустить из моего желудка. Проблема была в том, что во мне ничего не было, кроме воды, поэтому кислота сжигала мое горло, пока меня рвало на старое одеяло.

- Черт! – воскликнул Хардин, - Убирайся, черт побери! – он толкнул Ноя с одной стороны, и тот налетел на дверь.

- Ты убирайся! Тебя даже не ждали здесь! – Ной бросился вперед, толкая Хардина.

Никто из них не заметил, как я встала с кровати и вытерла рвоту одним рукавом. Потому что все, что они могли заметить – бесконечную преданность друг друга ко мне. Я спокойно вышла из комнаты, спустилась в холл и вышла через переднюю дверь, и ни один из них не заметил этого.

Глава 26

ХАРДИН

- Пошел ты! – мой кулак встречается с  челюстью Ноя, и он поднимается, выплевывая кровь. Он не останавливается, однако же.  Он снова меня обвиняет и бросает на пол.

- Ты сукин сын! – кричит он. Я перевернулся на него сверху. Если я сейчас не остановлюсь, Тесса возненавидит меня еще сильнее, чем сейчас. Я не выношу этого придурка, но он ей не безразличен, и если я причиню ему реальный ущерб, она никогда меня не простит.

Я смог подняться на ноги, и оставить расстояние между этим чертовым новоиспеченным полузащитником и мной.

- Тесса…  -  начал я и повернулся к кровати, но мой желудок закрутило, когда я понял, что она пуста. Мокрое пятно от ее болезни, была единственным доказательством, что она там была. Не взглянув на Ноя, я последовал вниз по коридору, зовя ее по имени. Как  я могу быть таким дураком? Когда я перестану быть таким ублюдком?

- Где она? – спрашивает Ной у меня за спиной, преследуя меня как внезапно потерянный щенок.

Кэрол до сих пор спит на диване. Она не сдвигалась с места, с тех пор как я уложил ее, после того, как она уснула у меня на руках, прошлой ночью. Эта женщина может ненавидеть меня за мой чертов характер, но я не могу отказать ей в поддержке, особенно когда она в нем нуждается.

К моему ужасу, парадная дверь открыта, и болтаясь на петлях, открывается и закрывается сильным ветром. Две машины припаркованы у дороги: Ноя и Кэрол. По крайней мере, Тесса не попыталась уехать куда-нибудь.

- Ее обувь здесь, -  Ной берет одну из непрочной обуви Тессы, и отбрасывает назад ее на пол. Его подбородок измазан кровью, а его голубые глаза дики, заполнены беспокойством. Тесса ходит где-то одна, посреди сильного шторма, потому что я позволил своему чертову эго овладеть мной.

Ной исчезает на мгновение, в то время как я просматриваю пейзаж снаружи, пытаясь мельком увидеть мою девочку. Когда Ной возвращается после осмотра ее комнаты снова, ее кошелек находится в его руке. На ней нет обуви, нет денег и телефона. Она, возможно, не ушла далеко - мы только дрались в течение минуты. Как я мог позволить своему взрывному характеру отвлечь меня от нее?

- Я сяду в свой автомобиль и объеду все вокруг, - говорит Ной, вытаскивая ключи из кармана своих джинс, и выходя из двери.

Здесь он имеет преимущество. Он рос на этой улице; он знает это место, а я нет. Я осматриваю гостиную и затем иду на кухню. Я выглядываю из окна и понимаю, что это у меня есть  преимущество, а не у него. Я удивлен, что он не подумал об этом сам. Он может знать город, но я знаю свою Тессу, и я знаю точно, где она.

Дождь все еще не стихает, когда я спускаюсь на заднее крыльцо и одним шагом пересекаю траву в небольшую оранжерею в углу, скрывающемся между группой качающихся деревьев. Металлическая дверь открыта, доказывая правоту моих инстинктов.

Я нахожу Тессу лежащей на полу, грязь, покрывает ее джинсы, и ее босые ноги обмазаны слоями грязи. Ее колени притянуты к ее груди, и ее хрупкие руки закрывают ее уши. Это - душераздирающий вид, видя, как у моей сильной девочки потрескалась оболочка.

Я ничего не говорю, потому что не хочу напугать ее, и я надеюсь, что она слышит хлюпание моих ботинок по грязи, покрывающей пол. Когда я смотрю вниз снова, я вижу, что нет никакого пола. Это объясняет, почему здесь так грязно. Убирая ее руки от ушей, я склоняюсь, чтобы она посмотрела на меня. Она отдернулась как загнанное в угол животное, и я вздрагиваю при ее реакции, но все еще держу свои руки на ее руках. Она зарывает руки в грязь и использует ноги, чтобы пнуть по мне. Когда я отпускаю ее запястья, она снова закрывает уши, ужасное хныканье исходит из ее полных губ.

- Я должна успокоиться,  -  говорит она, медленно раскачиваясь назад и вперед.

Я должен столько вещей сказать, столько слов для нее, в надежде, что она услышит меня и перестанет копаться в себе, но один взгляд в ее отчаянные глаза, и я забываю их все. Если она захочет тишины, то я дам ей это. Черт, в таком случае, я дам ей что-либо и все, что она захочет, до тех пор, пока она не попросит меня уехать.

И все же, я придвигаюсь поближе к ней, и мы сидим на грязном полу старой оранжереи. Оранжерея, в которой она раньше скрывалась от своего отца, оранжерея, которую она теперь использует, чтобы скрыться от мира, скрыться от меня. Пока мы сидим здесь, ее хныканье переходит в тихое рыдание, и она смотрит в пустое место перед собой. Мы сидим в тишине, мои руки лежат на ее маленьких пальчиках, закрывающих ее уши, блокируя ее от шума вокруг нас, давая ей тишину, в которой она нуждается.

Глава 27

ХАРДИН

Поскольку я здесь сижу, слушая звуки неумолимого шторма снаружи, я не могу не думать о том дерьме, которое я натворил в своей жизни. Я - придурок, самый большой, худший из возможных видов  чертовых залуп, которые только есть.

Тесса, наконец, уснула; ее тело склонилось ко мне, и она позволила себе облокачиваться на меня для физической поддержки. Ее раздутые глаза закрылись, и теперь она спит, несмотря на дождь, стучащий громко по оранжерее. Я слегка смещаюсь, надеясь, что она не проснется, когда я перекладываю ее голову на свои колени. Я должен вытащить ее отсюда, от дождя и подальше от грязи, но я знаю то, что она сделает, когда она откроет глаза. Она собирается бросить меня, сказать мне, что я не нужен здесь, и, черт возьми, я не готов услышать те слова снова. Я заслуживаю их - всех их и даже больше - но это не изменит то, что я - проклятый трус, и я хочу наслаждаться тишиной, пока она длится. Только здесь в сладкой тишине, я могу притвориться кем-то еще. Я могу, всего на минуту, притвориться, что я - Ной. Ну, менее раздражающая версия его, но на его месте, и тога все было бы по-другому. Не как сейчас. Я был бы в состоянии использовать правильные слова и ухаживания, чтобы завоевать Тессу с самого начала, вместо глупой игры. Я был бы в состоянии сделать так, чтобы она смеялась чаще, чем кричала. Она доверяла бы мне целиком и полностью, и я бы не разрушал ее доверие, не крошил бы его в пепел. Я наслаждался бы ее доверием и возможно даже был бы достоин ее. Но я не Ной. Я - Хардин. Но быть Хардином не обязательно означает быть дерьмом. Если бы у меня не было такого количества чертовых проблем, соперничающих с ней за внимание в моей голове, я, возможно, сделал бы ее счастливой. Я бы мог показать ей свет в жизни, так же, как она это сделала для меня. Вместо этого, она сидит здесь, сломанная и полностью заебанная.  Ее кожа испачкана темной грязью, грязь на ее руках начинает засыхать, и ее лицо, даже во сне, искривлено в болезненном хмуром взгляде. Ее волосы влажные в некоторых местах, сухие и спутанные в других, и я начинаю задаваться вопросом, переодевалась ли она хоть раз, после Лондона. Я бы никогда не отправил ее назад сюда, если бы я мог представить, что она обнаружит тело отца в моей квартире.

Когда дело доходит до отца Тессы и его смерти, чувства, которые я ощущаю… такие подавляющие. Я хочу встряхнуть с себя это угнетающее чувство потери от его смерти, но оно тяжелым грузом ложиться на моей груди. Я не знал его долго, и я только терпел этого человека, но он был достаточно достойной компанией. Я из того же сорта, что и он. Он был мне неприятен, и я его ненавидел, когда он освобождал коробку за коробкой моих хлопьев, но я обожал то, как он любил Тессу и его оптимистическое восприятие жизни, даже при том, что его собственная  жизнь чертовски отвратительна. И ирония состоит в том, что, как только у него, наконец, появился тот человек, ради которого стоит жить, он ушел. Он просто не понял, что он потерял.